Глеб и Виктор поправляют вьючные сумины на лошадях.

Не доходя до избы километра два-три, перебрели Иден. Брод лёгкий, неширокий, лишь в одном месте приблизительно по пояс. Когда все собрались у стоянки, Глеб развьючил лошадей, мы наскоро поужинали и засобирались на охоту. Я заранее готовился к серьёзным лазаниям по тайге, а потому решил не тащить с собой штатив, а взял только камеру, оптику и запасные аккумуляторы. Всё это я умудрился разместить в маленьком рюкзачке.

Вышли мы с Глебом и собакой Меткой в 20 часов. По выражению моего охотника, солнце начинало «сушить портянки». То есть, оранжевым цветом светились лишь верхние части окружавших нас гольцов. Вначале мы пошли по тайге без тропы, забирая вверх по склону. Глеб периодически останавливался, Метка покорно садилась возле него, он доставал «пикульку»-манок и начинал свистеть. Я много раз слышал о таком способе охоты. Описан он и у Григория Федосеева. Основан же он на том, что «пикулька» подражает жалобному крику маленькой кабарожки, сигнализирующему об опасности. И, повинуясь материнскому инстинкту, на крик этот прибегает взрослая кабарга. Тут-то, как говорится, не упусти, охотник, свой шанс. Кабарга – очень осторожный зверь. И если она вдруг почует подвох – тут же повернёт обратно. Поэтому, когда работаешь манком, необходимо во все глаза смотреть по сторонам. Каждый раз я доставал камеру и включал на всякий случай мотор. Но кабарги не было. Тогда мы договорились с Глебом, что если он увидит или услышит зверя, то подаст мне знак кивком головы, и я сразу начну снимать. Метка тоже участвовала в охоте: она напряжённо вынюхивала окружающее пространство, прижав уши и готовая к броску. Меня вообще удивили местные собаки. Когда я читал в первый раз книгу Федосеева «Мы идём по Восточному Саяну», то самым захватывающим мне казалось описание поведения собак. Они были зачастую умнее и самоотверженнее людей, пробегали десятки километров по непролазной тайге, тропя медведя или лося, и их храбрость и приспособленность к таёжной жизни вызывали во мне восхищение и некоторое даже недоверие - мол, писатель явно слегка приукрашивает. Наблюдая же за собаками здесь, в Саянах, я пришёл к выводу, что Федосеев ничего не придумал. ТАКИЕ собаки бывают. Метка, например (у Речкиных было три молодых собаки одного помёта, получившие клички Метка, Ветка и Сучок), не была до этого в тайге. И если в первый день она облаивала всю возможную живность: бурундуков, белок, птичек, то на второй день пути она уже «такой мелочью» не занималась, поскольку никто её за это не похвалил, никто не подошёл на её лай (так мне объяснил Глеб). И сейчас, когда я с интересом наблюдал за её поведением, трудно было поверить, что это – первая охота в жизни Метки.

Глеб «пикулькой» приманивает кабаргу.

В одном месте Глеб вдруг кивнул мне головой в сторону поросшего мелкими деревьями склона. Я тут же включил камеру, но ни в объектив, ни глядя поверх камеры глазами не заметил никаких движений в указанном направлении. Охотник продолжал прислушиваться. И тут я тоже уловил еле заметный стук камней вдалеке. Но он не приближался к нам, а скорее отдалялся. Спустя минуту Глеб ещё несколько раз посвистел в «пикульку», но кабарожка не прибежала. Видимо, поняла, что это – обман. Или что-то её спугнуло. Подождав минут пять, мы тронулись дальше.

Вскоре мы набрели на торную тропу. Глеб мне вдруг признался, что ни разу не был на перевале Федосеева, но по его мнению эта тропа наверняка ведёт именно к нему. Я был крайне удивлён его словам, так как по уверенным действиям каюра был убеждён, что маршрут этот он совершает не в первый раз.

Тропа становилась всё круче и круче, пересекла несколько впадающих в Иден ключей, по пути стали встречаться огромные кедры в два обхвата, и вскоре мы вышли в зону альпийских лугов. Море черемши, жарков, синих аквилегий и рододендронов живописным ковром покрывало склон, по которому вилась тропа. Честно говоря, ещё с прошлой Саянской экспедиции мечтал увидеть вновь это чудо. Когда идёшь по такому ковру – десятки разнообразных запахов наполняют вдыхаемый воздух: от резких и совсем неизвестных до тончайших, напоминающих что-то очень знакомое, но никак не определяемое. А вокруг – скалы, снежники, водопадами скатывающиеся в Иден ручьи... Это – Саяны! Попадая в этот удивительный и ни с чем не сравнимый мир, каждый раз охватывает непередаваемое чувство восторга и какой-то гордости. Не объяснить словами – за что именно эта гордость. Наверное, за то чудо, которое сотворила природа в этом нетронутом человеком уголке Сибири, за ту необыкновенную гармонию, какой наполнен открывающийся пейзаж, смотреть на который можно бесконечно долго и насытится которым сполна невозможно!

Судя по показаниям GPS, до Голубого озера на перевале оставалось меньше километра. Заодно с охотой мы хотели с Глебом найти место для будущей базы, так как стоять нам здесь целую неделю. Но начало резко смеркаться. Я чувствовал сильную усталость и предложил Глебу возвращаться. Конечно, ему такая ходьба по тайге была знакома с раннего детства. Я с завистью наблюдал за тем, с какой лёгкостью он почти что бежит по крутой тропе в гору, как безошибочно ставит ногу на камень, как с ловкостью кошки перепрыгивает ручьи и топи. «Дитя гор» был в своей стихии, мне же такие пробежки давались с трудом, хотя я и пытался «не упасть в грязь лицом» (не удалось...).

Возвращались мы в полной темноте. Глеб шёл впереди, каким-то чудом угадывая направление тропы. Я, пытаясь не отставать, шёл следом. Решено было идти до конца по тропе, заодно проверив, выведет ли она к избе. По пути Глеб умудрился нарвать-таки черемши для завтрашнего «борща». Я насчитал как минимум четыре разновидности этой замечательной травы на таком, сравнительно небольшом, участке. На скалах растёт самая маленькая и сочная, чуть ниже, на альпийских лугах – побольше, но очень сладкая, здесь же – черемша со «стрелками», и самая крупная, иногда по пояс – в густой траве у растущих кедров.

Начало зоны альпийских лугов.

Когда мы погрузились в лес, я перестал видеть даже спину впереди идущего Глеба. Тот продолжал почти что бежать. Честно говоря, я про себя уже не раз проклял идею сегодняшней охоты и мечтал лишь об одном: не сломать шею и добраться до лагеря.

«Бежали» молча. Камера у меня за спиной вдруг стала в два раза тяжелей и как-то больно впилась в позвоночник между лопатками. Переходя очередной ключ, я неожиданно провалился левой ногой в какую-то пустоту, наполненную липкой жижей. Причём ушла вся нога целиком. Стараясь не кряхтеть, чтобы не тревожить убегающего вперёд Глеба, а также со всей возможной к этому моменту для меня прытью я всё же вытащил ногу, весь вымазавшись в непонятной грязи, и хромая попытался догнать каюра. Глеб, видимо поняв, что со мной что-то произошло, остановился на мгновение, но услышав мои шаги – продолжил ломиться сквозь ночную тайгу.

В половине второго ночи мы были у избы – грязные, как черти, с пакетом отборной черемши и без всякой обещанной народу кабарги (этому-то, как раз, я был рад, так как охоту я имел ввиду лишь в кинематографическом плане...)