Утро началось с привычного сбора временного лагеря (уже в третий раз), и к девяти часам все мы с вещами находились во дворе Речкинского дома в ожидании вертолёта.

Я созвонился с Рытиковым. Вообще, на эти бесконечные звонки в Нижнеудинск по спутниковому телефону у нас улетели все деньги, и пришлось срочно просить Вику Алексееву (директора фильма), а также, на всякий случай, друзей, чтобы они положили на счёт телефона хотя бы 200 долларов.

Рытиков объявил мне, что через час вылетают в Верхнюю Гутару два борта «Ми-8», но будет ли один из них «нашим» - он сообщит через местную рацию. Иными словами, он предложил ждать, но пока что не выходить к аэропорту до «особых распоряжений». Я начинал нервничать. Терпение заканчивалось, нам необходимо перемещаться на Агульское озеро, иначе планы придётся здорово корректировать, так как мы всё же ограничены во времени: я обещал всем членам команды, что к 15-му сентября мы окажемся дома. Очень переживал за Надю её отец, который периодически названивал моей жене и даже, как потом выяснилось, Жене Евтухову. По возможности я попросил ему передать, что у неё всё нормально и домой она вернётся к обещанному сроку. (У спутникового телефона, как видно, не был подключен роуминг, так как звонок в Беларусь всё время срывался...)

Неожиданно Лидия Ивановна объявила мне, что ей тоже необходимо попасть на Агульское озеро для того, чтобы пообщаться с директором заказника, Владимиром Захаровичем Богатырём, о котором я слышал много противоречивых суждений – от восторгов до лютой ненависти, но все как один были едины в мнении, что «хранитель» Тофаларского заказника – интересная неординарная личность. Я не очень был доволен предложением Речкиной, так как, во-первых, очень устал от её постоянной «опеки», а во-вторых, борт был оплачен исключительно для наших съёмок и переброски экспедиции, а потому могли возникнуть претензии со стороны экипажа. Но деваться было некуда. Речкина была удивительно настойчивой. Потом к ней вдруг присоединилась одна женщина из «верхнегутарского правления», а затем ещё и Нелли Григорьевна, вдова Алтухова, человека, посвятившего свою жизнь изучению Тофаларии и неожиданно умершего в этом году в Москве. У меня как-то не получилось пообщаться с ней, поскольку познакомились мы буквально сегодня утром...

Заранее через Александра Антипова я договорился с грузовой машиной на предмет заброски нас с вещами до Гутарского аэропорта. Все были, таким образом, на «звонке». Но, когда мы услышали гул моторов, и я ещё раз перезвонил Рытикову, на другом конце мне ответили, что «Это не ваш борт...»

Честно говоря, я не выдержал и начал громко материться в адрес авиации. Мне всё это изрядно надоело.

Мы сидели на вещах во дворе Лидии Ивановны, я заканчивал курить уже вторую пачку сигарет за сегодняшнее утро, а народ нервно поглядывал на небо.

Около 12 часов над нашими головами пролетел второй борт. Но телефон упорно молчал. Антипов, дежуривший у рации, тоже ничего не передавал.

И вдруг к нам прибежал запыхавшийся мальчик, которого мы, кстати, снимали несколько дней назад, и закричал, что «каких-то киношников ждёт вертолёт!..»

Началась лёгкая паника, постепенно перешедшая в психушку: подготовленный грузовик куда-то подевался, а люди разбежались... В конце концов всех удалось собрать, нашлась машина, и мы стали судорожно грузиться. Я сразу сказал Наде, чтобы она не выпускала из рук мой рюкзак с камерой и оптикой. Но Надю отвлекла разговорами Нелли Григорьевна, и камера оказалась на самом дне грузовика, заваленная сверху тяжеленными тюками с катамараном, продуктами и прочими вещами. Когда мы поехали и перекладывать что-либо было поздно, я высказал моему «оруженосцу» всё, что думаю по этому поводу. Надя надулась. (Камера, слава Богу, осталась цела...)

Выяснилось, что «нашим» был самый первый вертолёт, прилетевший ещё час назад. Его пилот, Алексей, недоуменно воскликнул : «Куда же вы подевались?»

Все нервничали, кричали. Когда грузили экспедиционные вещи, Речкина, Нелли Григорьевна и ещё пара Гутарских тёток уже сидели почему-то в вертолёте, и Алексей непонимающе спрашивал меня: «А они зачем летят?»

Пока Серёга, Витя и Надя грузились, подвешивали камеру и готовили мою страховку, я с Алексеем оговаривал маршрут полёта. По возможности решено было «зацепить» перевал Федосеева и затем уходить на запад в сторону Агула. Если удастся – пролететь чуть дальше, к Кинзелюку.

Надя очень переживала, фиксируя одетую на меня нижнюю обвязку. Сооружала какие-то одной ей ведомые узлы, потом переделывала их заново. В итоге, когда я спросил, всё ли готово, они с Серёгой утвердительно кивнули, и я попробовал «повиснуть» на страховке. Это был эпизод, достойный фильмов Чаплина! Слегка дёрнувшись в открытый дверной проём вертолёта, я вдруг вылетел из него со всеми потрохами (благо, камера была растянута на резинках и застёгнута страховкой!)

Я рассмеялся, а бедная моя помощница совсем «побагровела» и начала вязать очередные узлы, приговаривая : «Сейчас, сейчас всё будет нормально, это просто тут не затянули...»

Вторая попытка удалась. Я надел ларингофон и скомандовал пилотам, что мы можем лететь. Завёлся двигатель, машина задрожала, и я включил мотор камеры, решив снимать весь полёт, не жалея плёнки и аккумуляторов. Что-то потом выберется в монтаже!

Мы, наконец, летим!

Сергей параллельно снимал на вторую камеру, а Надя фотографировала. Камера моя очень плохо себя вела на растянутых резинках. Вертолёт здорово трясло, и резинки не могли полностью погасить вибрацию. Приходилось «стабилизировать» аппарат рукой, а это далеко не всегда удавалось, особенно, когда машина закладывала резкий поворот.

Надо признаться, что с борта вертолёта я снимал много раз. Дело это непростое и требует особого навыка. Однажды мне пришлось провести в вертолёте почти двое суток (с четырьмя посадками для дозаправки). После тех полётов я сильно заболел, так как двери и иллюминаторы, конечно же, были открыты, а стояла поздняя осень. Один раз я чуть не вылетел в дверной проём, так как самопроизвольно отстегнулся карабин, фиксирующий страховку. А в Забайкалье, в том самом памятном 2005 году, когда мы «эвакуировали» Витю Михайленко после его падения в водопад, у вертолёта кончилось топливо через несколько секунд после приземления в Чарском аэропорту. А давно-давно, в разгар зимы, когда мы летали над оренбургскими степями в поисках стада верблюдов для съёмки, мне даже удалось несколько минут подержаться за «штурвал». Короче говоря, много всяких воспоминаний у меня было связано с вертолётными съёмками. Но, конечно, над Саянами я летел впервые (если не считать двух перелётов вначале экспедиции, но там мы летали в «рейсовом» вертолёте, а потому не могли снять двери и разместиться в проёме с камерой).

Мы находились над рекой Иден. Под нами проплывали знакомые места, по которым мы совсем недавно бродили с караваном. Вскоре показался перевал Федосеева. Но памятник и озеро оказались точно под бортом, а на мою просьбу приблизиться к правому склону долины для удобного обозрения перевала Алексей мне ответил, что это очень опасно, так как близко к горам можно попасть в воздушный поток, и машина станет неуправляемой.

Я снова вспомнил эпизод, связанный со спасением Виктора в Забайкалье. Мы тогда с группой добровольных спасателей и медбратом летели над рекой Куандой, а потом повернули к долине реки Сыни, повторяя наш многострадальный поход, но только с воздуха. И вот, когда я уже вдалеке увидел зловещую скалу с изображением «Демона Сынийского водопада», рядом с которым я оставил Виктора, и сказал пилоту, что «нам туда», тот ответил, что вряд ли удастся приземлиться рядом, так как над горами висит «заряд» грозового фронта. Я начал возмущаться, просить попробовать хотя бы снизиться в этом месте, так как страшно переживал за Витю и понимал, что любое промедление может стоить ему жизни. Пилот протестовал, но потом всё же согласился «рискнуть». И как только мы оказались на уровне вершин гольцов, до которых было не менее трёхсот-четырёхсот метров, вертолёт вдруг резко накренился, и нас швырнуло прямо по направлению к скалам. Всё произошло за считанные секунды, никто не успел ничего понять, только лицо пилота стало белым, как лист бумаги. Он тихо выругался и быстро поднял машину вверх. Когда страх слегка улёгся, он сказал, обращаясь ко мне :

- Вы не представляете, насколько трудно управлять этой консервной банкой, называемой «Ми-8»! Смотрите, я закладываю крен вправо, засекайте по часам!

Я начал смотреть на стрелки. И только когда прошло чуть больше 15 секунд, машина стала заваливаться вправо.

- Сколько? Семнадцать секунд? - спросил он

- Да, приблизительно, – ответил я.

- Вот и представьте, каково управлять машиной, которая откликается на команду только через семнадцать секунд!...

Я, честно говоря, был в шоке и не стал больше ни о чём просить пилота. В итоге мы приземлились аж за 18 километров до Виктора на галечниковом островке посреди реки и добирались пешком до него весь вечер и следующее утро.

Но это уже совсем другая история...

***

Картина, открывшаяся перед нами, достойна отдельного описания! Мы летели над центральной частью Восточного Саяна, увидеть которую я мечтал давно, но даже не надеялся, что удастся не просто её увидеть, но и заснять. Нам удивительно повезло с погодой. Воздух был прозрачным, чистым. Островерхие гольцы причудливыми очертаниями рисовались на фоне синего неба, между ними вдруг открывались глубокие провалы, рассечённые блестящими лентами горных рек. Некоторые горы были покрыты зелёной лиственничной тайгой почти до самого верха и напоминали театральную кулису со складками. Другие представляли собой нагромождение разноцветных скал, будто в спешке разбросанных детской рукой, на которых не было ни единого деревца, только мох да лишайник. Среди этих нагромождений сверкали зеркальца каровых озёр. Но самое удивительное было в масштабах представшей перед нами картины. Весь этот удивительный мир, кажущийся сверху игрушечным, на самом деле потрясал своей грандиозностью! То, что проносилось под нами, обойти было невозможно за один летний сезон даже хорошо подготовленной группе туристов. Отсюда, сверху, абсолютно ясным становилось то, что бродить по Восточному Саяну можно всю свою жизнь, и всё равно не успеешь забраться на все вершины, пройти по долинам всех рек, посетить бесчисленное количество горных озёр! Не знаю, возможно и есть горы, способные иметь такую же притягательную силу, как Саяны, но мне с ними не приходилось встречаться. Даже Алтай, являющийся как бы продолжением одной горной системы, совсем не похож на Саяны.

Центральная часть Восточного Саяна.

Параллельно съёмкам я, глядя на открывающиеся перед нами пейзажи этой неповторимой горной страны, пытался сориентироваться. Под нами блестела лента большой реки, и мне вдруг показались очень знакомыми её очертания. Серёга тоже как-то подозрительно поглядывал вниз. И тут вдалеке среди горных хребтов мы узнали хорошо знакомый нам пик Эдельштейна и ледник Стальнова под ним, где в 2004 году мы снимали фильм « CIRCUS». Сомнений быть не могло! Соответственно, под нами был Кизир! Но это означало, что мы отклонились от нашего маршрута как минимум километров на 70-80! Я сказал об этом Алексею по ларингофону. Тот возразил, что этого не может быть. Но Сергей и я не спутали бы эти горы ни за что. Мы исходили их своими ногами, к тому же тайга внизу была «чёрной», то есть пихтово-кедровой, а такая растёт только с этой стороны Саян. Вскоре я убедил в этом нашего пилота, и он ответил, что по-видимому произошёл сбой в работе навигатора...

Вертолёт резко повернул на север. И мы полетели над Кинзелюкским хребтом. Теперь было понятно, что нам удастся-таки увидеть знаменитый Кинзелюкский водопад! Я, честно говоря, был счастлив, хотя и понимал, что мы попадаем на дополнительную оплату, так как пошёл уже второй час полёта!

Но самые большие переживания вызывала у меня неустойчивость камеры. Я изгалялся, как мог, но вибрация передавалась на неё, несмотря на резиновые растяжки и включенный оптический стабилизатор. Было ясно, что основная часть материала уйдёт из-за этого в брак!..

В очередной раз я проклял свою «бедность», не позволившую заказать специально для воздушных съёмок космический гироскоп. Только с ним можно было бы добиться идеальных мягких панорам!

 

Вскоре показалась долина реки Кинзелюк. Тогда же, в 2004-ом году, мы втроём с Виктором Михайленко и Андреем Федченковым пытались пешком пройти вдоль этой реки к верховьям, но нам просто не хватило времени, так как путь оказался неимоверно тяжёлым и длинным.

Сейчас мы смогли убедиться в этом, глядя на зелёную тайгу в её глубокой долине.

Наконец, справа заблестело Верхнее Кинзелюкское озеро, из которого изгибающейся лентой срывался вниз знаменитый трёхсоттридцатиметровый водопад! Удастся ли нам пешком дойти до него, чтобы снять это природное чудо вблизи?

Я попросил Алексея сделать ещё один круг у водопада, чтобы более подробно его заснять.

Кинзелюкский водопад.

С севера от водопада мы увидели Медвежье озеро – ещё одну жемчужину Саян. Но наш путь лежал на восток-северо-восток, к озеру Агульскому, к главному кордону Тофаларского заказника. Вертолёт пролетал над местами, по которым должен был проходить маршрут нашего автономного пешего похода. Поэтому, естественно, мы с особым вниманием всматривались в незнакомые нам пока долины и хребты. В одной из рек я узнал Орзагай – главную «путеводную артерию» маршрута. Рядом с ним, к сожалению, с другого борта, ненадолго открылся ледник Кусургашева. А минут через десять горы под вертолётом «разверзлись», и мы полетели над голубой гладью Агульского озера, с которым будет связана одна из самых больших по времени частей экспедиции.

Таким перед нами впервые открылось Агульское озеро.

Озеро вытянулось на одиннадцать километров в направлении с севера на юг и окружено было живописными горами. На северном его конце, в месте, где по причуде природы впадала река Сигач и сразу же вытекала река Большой Агул, мы заметили домики кордона заказника. Там же, как мне объяснил Алексей, находилась единственная посадочная площадка, где мог приземлиться «Ми-8». Но, когда мы начали снижаться, то увидели на этой площадке разноцветные шатры палаток. Пришлось заходить ещё на один круг вдоль озера. Мои ребята нервно поглядывали в сторону кордона.

Пока вертолёт делал круг, палатки убрали, и минут через пять мы были на земле.

После двух часов «на ветру», да ещё сидя в неудобном положении, я еле держался на ногах, в ушах звенело, а в глазах всё плыло. И потому, когда к вертолёту подошёл Владимир Богатырь – в пробковом шлеме, с ручкой и записной книжкой, в окружении нескольких человек, и начал с воинственным видом допрашивать Алексея, я мало что соображал. А когда он обратился ко мне (так как «добрые люди», включая Речкину, быстренько объяснили, кто тут главный), то я не нашёлся ничего ответить, кроме как: «Вы Богатырь?.. Потом, потом всё объясню. Вот сейчас вертолёт улетит, и мы поговорим...»

На Агульском озере нас встретил недружелюбный Богатырь.

Лидия Ивановна тоже что-то пыталась рассказать Владимиру Захаровичу (о каких-то исконных Тофаларских землях, которые входят в территорию заказника). Богатырь был непреклонен и, мягко говоря, «послал всех далеко и надолго». Но вещи всё-таки были выгружены, и вскоре «Ми-8» со всей честной компанией взлетел и направился в сторону Верхней Гутары...

Этого я и хотел. Главное – мы были на Агульском озере, остальное - дипломатия, которую я взял на себя, начав длинный и воодушевлённый рассказ о нашей экспедиции и фильме о Федосееве, обращённый к директору заказника и его окружению.

Через пол-часа мы с Богатырём были почти что друзьями, так как он загорелся желанием сделать с нами фильм, на что я в принципе согласился, пообещав позже подробно оговорить с ним «все нюансы».

Нашу экспедицию «разместили» на острове напротив центрального кордона в специально отведённом для «гостей» месте с видом на озеро и туалетом, представляющим собой множество брёвен с отверстием посередине, положенных над огромной ямой.

Этот тяжёлый день был окончен. Мы разбили лагерь и, наконец, выпили горячего чая.