Главная страница
Фильмы
Люди
Гостевая книга
Фотографии
Литература
Заказ дисков
Напишите мне письмо...
Путевые заметки

ВИКТОР МИХАЙЛЕНКО


Путевые заметки по ходу сплава на участке древнего (Селигерского) пути  «Из Варяг в Греки».

Я в дикости лесов
Так чувствую свою стихию,
Что забываю всё.
Я весь в ней растворён...


Как-то просматривая двухкилометровку вокруг Селигера, я вдруг интуитивно почувствовал интерес к одному из районов на юго-востоке Новгородской области. Привлекала его нео­бычность: на десятки километров - ни дорог, ни населённых пунктов, одни леса, болота, речки...  Маршрут передвиже­ния в нём замечательно обозначался треугольником, две сто­роны которого - участки рек Полы и Поломети, а третья - часть железнодорожной ветки Бологое - Старая Русса. Причём, самое интересное было в самих реках - при сравнительно небольшом расстоянии между их руслами, направления течений их были недалеки от противоположных!
Об этом любопытном треугольнике как-то рассказал Саше и Вите, знакомым по Селигеру киношникам. И неожиданно все мы, даже в воображении попав в это загадочное простран­ство, вдруг оказались в его плену...
Ребята по ходу движения готовились снимать фильм. Тогда я плохо представлял себе это дело, а особенно вес и объём необходимой для съёмок киноаппаратуры. Две  наши рези­новые лодки, с учётом "живого" веса, оказались явно недостаточны. Выручил баллон от МАЗа с завулканизированным дном.
Начать сплав мы решили в полусотне километров от нашего треугольника, то есть пройти последние километры речки Щеберихи, впадаюшей в Полу, и уже по ней идти на север, покуда хватит сил и продовольствия. (Река Пола несёт свои воды до самого Ильменя, откуда - прямой путь к север­ным морям.)
Речка Щебериха берёт своё начало из озера с тем же наз­ванием, что находится в трёх километрах от деревни Залучье, куда мы все троём уже который год приезжаем отды­хать на турбазу. Эти три километра - и есть знаменитый древний волок, водораздел между Волжским и Балтийским водными бассейнами. А сам путь по Селигеру - речке Щеберихе - реке Поле и дальше на север - Селигерский путь "Из Варяг  в  Греки".
Много разного люда, гонимого кто чем, прошло этим путём. Им же, согласно интереснейшему и важному исследованию краеведа А.С.Попова в книге "В поисках Дивьего камня", в марте 1238 года шёл Батый на Новгород. Но, не дойдя ста вёрст, испугавшись болот и весенней распутицы, в ярости вынужден был повернуть обратно и уйти ни с чем... Многое видел сей путь, эта старая дорога...

Начало путешествия. Деревня Спасово.

Шестое июля. Выгрузка на берегу Щеберихи у деревни Спасово. Глядя на внушительную массу наших вещей, думаю, как же всё это разместить на плавсредствах? Но настроение солнечное, и душа радуется предстоящему пути. Мы переправляем груз на другой берег. По карте ширина реки в этом месте - семнадцать метров, на самом деле - всего метров восемь. Второе малодождливое лето подрят. Но всё равно трудно представить, что ещё в прошлом веке по всей реке от истока (сейчас напоминающего ручей) до устья гоняли плоты.
Во время переправки вещей Саша успевает принять "крещение" прямо в одежде. Дальше уже не страшно.
Пока мы загружали лодки, подошедшая местная жительница, по­сочувствовав нам, сказала: "Километров десять помучаетесь, а дальше легче будет..."
Но вот всё уложено, приготовлены шесты. В путь! В положении "сидя в лодке" он не долог. Первая преграда - ствол старого высохшего дерева поперёк реки  с большой кучей прибитых к нему течением палок, веток и т.п. Проход для воды сужен, она бурлит. На дне - камни, сходу не поплывёшь: острый край чирканёт по резиновому днищу - и поход прервётся не менее, чем на сутки...  Несколько ударов топором - и естественная преграда уносится, освобождая путь. Идём "в проводку".

Река Щебериха. Первые километры пути.

На короткой дневной стоянке Витя, как волшебник, за несколько минут из кипятка в термосе и быстроразвариваюшейся вер­мишели сотворил обед, после чего обшее настроение прозвучало в словах Саши: "Ой, хорошо-то как!"
Я оглядываю окрестности. Местность полуоткрытая, поля перемежаются с перелесками, а леса дальше, в глубине. По берегам растёт, в основном, ольха, ива, черёмуха...  Ко времени ночёвки - мы на лугах. У берега следы коров. Здесь и водопой, и брод. Чуть ниже - русло почти пересохшего ручья, где утром Саша с трудом добудет несколько червяков для  рыбалки.
Нас досаждают тучи комаров, но для ночёвки у нас есть специальные сетки на лица.
Постепенно сгушаются сумерки, и становится виден весь переход от красок гаснушего заката к ночному звёздному небу. Ложимся. Тихо. Иодновременно всё живо в этой тишине: и пе­реливы воды, и гул комаров, и отдалённый звук устраивающей­ся на ночлег крупной птицы...
Седьмое июля. Солнечное утро с редким туманом. Звучат птичьи голоса. Саша вылавливает нескольких пескарей и небольшого хариуса. Это сильная, серебристая рыба, любящая чистые, с быстрым течением, реки. Места она выбирает у быстрины, за валунами, на границе несущегося потока с затормозившем о препятствие течением с закручивающейся водой... Мимо нас проходит женщина, из местных. Видя необъятную массу наших вещей, она с серьёзным видом поддевает:
-    На продажу?..
Остаётся только рассмеяться. Но мы не остаёмся в долгу:
-    На сенокос?
-    Нет, я ворошу, сгребаю. Сын косит.
-    На продажу?
Напирая на "о", крестьянка быстро, точно отметая такое, проговаривает:
-   Нет ! Для коровы. В деревне без коровы нельзя... - и босая вступает в холодную воду,  в которой и я чуть позже  окунаюсь  несколько раз.
Завтрак, сборы и - в путь.Он пока без особых препятствий. Ребята выбирают место, чтобы начать съёмки. Первые кадры. На экране это будет чуть больше минуты,  но они требуют на подготовку более двух часов. Эта работа, как говорится, остаётся за кадром. Я изучаю растительность вдоль берега. Моё внимание привлекает высокое растение с синими цветами - своеобразными чашечками со шпорцами. Это живокость. Виден и смороденник с уже первыми спелыми ягодами.
Перед деревней Васильевщина река заметно шире и глубже. Встречаются первые водные растения, характерные для многих рек и озёр. Их крупные листья лежат на поверхности воды. Пока ребята готовятся к съёмке, я вылезаю на крутой берег. Это одна из особенностей многих местных рек: на большом протяжении они текут в глубоких оврагах.
Через прибрежную поросль выхожу на поляну.  Передо мной - высокий холм, а у его подножия - две глубокие  заросшие воронки от сброшенных в войну бомб...
Проплывая деревню, видимую с реки лишь одним своим домом, с удивлением рассматриваем стоящую у берега лодку-долблёнку свежей работы. Редкий случай! А впереди - первая встреча с порогом. С шести вечера до глубокой ночи мы идём по воде, всё время выбирая места для провода лодок и груза. Как узнаём позднее, уровень воды в этом году на метр ниже, чем обычно. Перед нами предстаёт картина из сплошь торчащих на мелководье камней и валунов. Некоторые камни очень скользкие, а иногда и острые. Труднее всех Вите с его весом в девя­носто килограммов. Он передвигается осторожно, высматривая в воде полоски песка. Фраза "Пройдём по песочку!" на дальнейших порогах приобретает иронический смысл. Густые сумерки останавливают наше продвижение, и мы наугад выбираемся со всем грузом на высокий крутой берег. Саша, зацепившись за что-то, падает вперёд на руки, выдыхая: "Проволока!" Лишь утром мы увидим, что это густое переплетение стеблей и корней растений...
Вообще-то интересную картину мы представляем со стороны: трое в камуфляжных костюмах, а то и в сетках на лицах, пробираются в глуши, через пороги, таскают туда-сюда какие-то меш­ки и ящики... Ну кто как не диверсанты! А известная фраза в устах Вити: "Махмут, поджигай!"- точно дополняет этот  образ .
Восьмое июля. Солнечное утро. За рассеивающимся туманом открывается простор поля, далеко уходящего вдоль реки. Его другую сторону обрамляет лес, где, пока мы спали, Саша успевает набрать белых грибов. Вернувшись на стоянку, он рассказал, что лес частью заболочен и весь изрезан былыми окопами... К дальнейшему передвижению мы готовы лишь вечером. Порог вскоре кончается. На берегу устанавливается кинокамера. Я стою в воде. Мой взгляд привлекает какой-то предмет на дне. Достаю. В руках у меня часть гильзы от снаряда калибром около семидесяти миллиметров. От сжатия пальцами проржавелый металл разваливается, как труха.
Мы идём по спокойной воде. На одном из участков Щебериха вытягивается длинной прямой лентой, обрамлённой по берегам деревцами. Издали привлекает вид белоствольных берёз, стоящих высоко, у самого обрыва к реке. Когда я забрался туда, то невольно застыл в очаровании открывшейся картины: по обеим берегам великолепие лугов с радующими глаз неброскими красками разнотравья, уходяшие вдаль перелески, леса и живая гладь воды, отражающая огромное множество красок и очертаний! "...Горит весь мир, прозрачен и духовен..."
Мы устраиваемся на ночлег. Ложимся головой к этим берё­зам. Вокруг темно, тихо. И в этой ночной тишине, не нарушаемой ни звоном кузнечиков, ни течением воды, яснее ощущаешь первозданность Природы, своё единство с ней, со всем Мирозданием...  Ночь тёплая, даже  душновато. Не спится.
Сегодня Девятое июля. Подъём в три часа. Начинаем готовиться к рыбалке.
Первые забросы у зарослей травы и казавшегося здесь омутка ничего не дают: мелко. И только ниже  по течению, рядом с небольшим перекатиком  мы, набрав в затонувших корягах ручейни­ка, начинаем вылавливать рыбку. Я захожу на песчаную косу посередине реки и делаю забросы к противоположному берегу, где глубже и течение сильнее. Поклёвки следуют одна за другой, и я в радостном азарте вытаскиваю голавликов, плотву, ельца, пескарей и уклеек. А чуть ниже, у валунов, и небольшого хариуса.
Когда солнце освещает наши луга, ребята снимают очередной кадр, а я обхожу мокрый от росы луг по его границе с лесом и встречаю несколько незнакомых растений, одно из которых напоминает сушеницу топяную. Нахожу участок, где весной жгли старую траву. От огня сильно пострадали молодые деревца. Некоторые из них засохли, оказавшись отрезанными от своих соков. Зайдя немного в лес, вижу короткий зелёный мох сфагнум, ха­рактерный для верховых болот, которых немало в таёжной зоне. Здесь, конечно, не тайга, а сочетание признаков природы сред­ней полосы и зоны южной тайги с характерным для Валдая хол­мистым рельефом. Отсюда и характер рек: то спокойные участки с омутами, то перекаты и пороги с быстрой бурляшей водой, сравнимой порой с горным потоком.
Вообще-то Валдай - интереснейшее место! Взять хотя бы его озёра, большинство из которых ледникового происхождения. Но есть и карстовые, образованные в результате растворения ряда горных пород и возникновения своеобразных форм рельефа и водного режима. В таких озёрах ( на Новгородчине это озёра Городно, Вялец, Ямное, Сухое, Лимандровое и другие ) пери­одически полностью исчезает вода...

«В проводку».

К 17 часам мы с грузом на плаву.  До темноты мы вновь идём по сплошным порогам. На одном из них встречаем местного рыбака в костюме для химзащиты с двумя спиннингами: одним в руках, другим - за спиной. По виду понимаем, что это "охотник" за форелью. В коротком разговоре узнаём, что ближайшая деревушка находится в двух километрах ниже по реке. Вскоре мы подходим к участку, где река делает плавный поворот. Проходя один из порогов, нам приходится для провода лодок делать проход, выбирая и выворачивая со дна большие и малые камни, привлекающие внимание своей бардовой в крапинку расцветкой. На повороте порог кончается, и мы встречаем первые заросли тростника.

Съёмки.

Сквозь стволы и кроны берёз и сосен, бегущих по верху высокого левого берега, пробиваются солнечные лучи, играя в движениях ветвей и листьев деревьев. Прямо посредине реки устанавливается на штативе кинокамера. Я забираюсь наверх, к этим деревьям.


Здесь тишина. Возьми её и трогай,
И пей её и зачерпни ведром.
Выходит вечер прямо на дорогу,
И месяц землю меряет багром.

И мне видны расплавленные смолы
И перелесок, спяший на боку.
За рощей лес, а за лесами долы
И выход на великую реку...
/Н. Тихонов/

Отсюда вижу, что Щебериха здорово петляет, берега её заросшие, обрывистые, подхода для ночёвки нет. В другом месте забираюсь наверх, на заросший луг. Тучи комаров и мошки - невесёлая перспектива...
Поворачиваю назад, и скорость мне придаёт осиное гнездо, что я задел в траве, сразу почувствовав пару укусов на теле. Выхожу на другой берег. Те же заросли травы. Но примечаю, что среди недалеко стоящей группы берёз трава короче и реже. Подходя ближе, вижу бугры, неровности и по их очертаниям по­нимаю, что это следы всё той же войны, отгремевшей более пол­века назад. Они до сих пор не сгладились, и даже трава здесь растёт по-иному...
Травой по пояс поднимаюсь выше и вдали по реке открывается большое поле со скошенной травой и стоящими стогами. Мы плывём к полю. Слева большой, размером со стену деревенского дома, выход красной глины. В сумерках её цвет создаёт особое ощущение.
Уже в полутьме, найдя пологий подход у края поля, мы выбираемся наверх. Трава уже в обильно выпавшей росе, небо звёзд­ное - быть холодной ночи. После пол-дня, проведенного в воде, что у нас считается "банным днём", мы согреваемся горячей пищей, чаем, одеваем на себя все тёплые вещи и ложимся, накрывшись влагонепроницаемой плёнкой.

Десятое июля. Утром ждём, когда солнце испарит росу и можно будет просушиться. У ребят перезарядка, а я через речку иду к смороденнику под берегом, ягоды которого разглядел ещё вчера вечером в сумерках. На обратном пути моё внимание привлекает желтоватый окрас небольшого участка дна в воде. Пальцами чувствую вязкое, явно не песок. Вынимаю комок глины и... О чудо! Цвет становится красным! Опускаю в воду - опять жёлтый, вынимаю - красный. В чём секрет? Преломление лучей, игра света, а может, ещё что-то?...
Не только на дне, но и в обрывистом берегу я обнаруживаю небольшие выходы красной и, редкий случай, голубой глины, обладающей удивительными целебными свойствами, в чём не раз позд­нее я убедился на себе. В чистом виде голубой глины немно­го, большей частью она смешана с красной, но я набираю пакет, затем раскатываю из неё комочки и раскладываю на сол­нышке для обсушки и зарядки. Пока всё идёт своим чередом, мы с помощью бинокля обозреваем окрестности. Позади остались участки сплошного леса. Впереди - далеко идущие плавнохолмистые поля с небольшими перелес­ками. По прибрежным деревцам и кустарнику далеко видно, как среди лугов петляет Щебериха. Ясно, что главные её пороги с заметными даже на глаз перепадами воды уже пройдены. Пару километров плывем спокойно, не вылезая из лодок, легко преодолевая лишь небольшие перекаты. Делаем короткую оста­новку на отмели. Правый берег здесь обрывист и служит прек­расным срезом в изучении почвы. Сверху - слой песка с гра­вием, затем слоями разных серовато-коричневых оттенков идёт глина. Ниже - слой песка с торфом, из которого я вытаскиваю остатки разложившихся растений. Видимо, когда-то берег здесь заболачивался, но относительно ненадолго. Километрах в пяти-семи отсюда - большие верховые болота, на которых слой торфа обычно по несколько метров. По всему набору остатков растений в торфе можно восстановить последовательность смены растений на болоте, а подключив сюда результаты других анализов, получить уже полную картину прошлой природной обстановки в каждом из периодов голоцена. Но... это дело учёных...

   Солнце опускается за горизонт. На одном из поворотов реки на минуту открываются деревенские избы, что в полукилометре от нас. Слышен лай собаки. Ешё один поворот и мы проходим под бревенчатым мостом, перекинутым через реку и... вот он - выход в Полу! Я не сразу это понимаю, стою, глядя на открыв­шийся простор, на незнакомую реку с тёмной водой и радуюсь от соприкосновения с этой красотой, неизведанностью, оттого, что мы, наконец, преодолели один из самых сложных участков пути, ешё, верно, отчего-то...
Ребята снимают, несмотря на мощную атаку комаров и сумереч­ный свет. Ночуем мы рядом с устьем  Щеберихи.

Река Щебериха недалеко от устья.

Одиннадцатое июля. На восходе солнца я слышу громкие голоса журавлей. Можно записать. Окликаю Сашу, но он крепко спит, а будить жалко. Видимо, в полукилометре от нас есть болотце, где ночевали эти птицы, и теперь у них сбор, перекличка, воз­можно, что их ждёт перелёт на новые места... Как-то на Смоленщине я вечером наблюдал сбор журавлей на болоте. Сначала птицы перекликались, затем поднялись в воздух, кружили над болотом, всё подавая голоса, чтобы никто не остался, а затем, выстроившись клином, улетели куда-то ночевать.
Часов в восемь к нам подходят двое. Как выясняется, это рыбаки из Питера. Они спрашивают нас, где тут ловят килограммовых хариусов и форелей. Мы отвечаем, что рыба такая на Щеберихе, несомненно, есть, но мы лично таких экземпляров не видели, а пойманные нами харюзки "чуток" до того не дотягивают.
Я сижу на деревянном мосточке, что над водою, и наблюдаю за рыбками в прозрачной воде. Потом стою на обрывистом берегу, откуда чётко просматривается граница сливающихся рек: светлой Щеберихи и торфяного цвета Полы, берущей своё начало из болот и на всём своём протяжении из болот же питающейся. (Их в междуречье Полы и Ловати - целые системы!) Я вхожу в воду на границе слияния и чувствую разницу и температур, и характера дна, и самих рек вцелом. Мимо нас проходит местный житель с сумкой через плечо. Здороваюсь, расспрашиваю. В нем открытость и доброжелательность. Оказывается, соседняя деревня, приоткрывшаяся нам вечером, называется Островня. Живут там, как обычно ныне, почти одни старики. Сам он почту разносит. Дo этого лет десять проработал на тракторе. На мой вопрос: что нынче сеют кроме виденных нами овса и ржи, отвечает, что многие поля вообще не за­сеяны. "Нет соляры!" Да и то, что сеют, не всё убирают. Прос­то запахивают. Нет возможности убрать, а тем более вывезти или продать. Совхоз пока существует, но зарплату задержива­ют, а часть выдают в виде привозимых колбасы и масла.
Первый день на Поле. Течение спокойное. По правому берегу в песчаном обрыве - гнёзда стрижей. Птицы то и дело влетают и вылетают оттуда, отдав пойманное насекомое всегда голодным птенцам. В воздухе несколько стрижей смело нападают на неп­рошенного гостя - ястреба-канюка, отгоняя его от гнёзд. Противоположный берег ровной песчаной полосой подступает к воде, и на влажном песке здесь хорошо видны следы животных и птиц: выдры с полосой от хвоста, крупные когтистые, о которых я думаю - барсучьи, незнакомого зверька... Вскоре перед нами длинный мост, подвешенный на тросах высоко над водой. Идешь по нему - он покачивается, зато никакого ледохода не боится.
К вечеру на нашем пути ешё один мост, уже лежащий на воде. Предстоит обноска. Пока мы думаем, как лучше это сделать, к нам подходит бабушка, единственная, как от неё же узнаём, коренная жительница расположенной рядом деревни Антаново. Зовут её  Степанова Февронья Ивановна. Мы расспрашиваем её об этих местах, какие  древни вокруг, как жили, как живут сейчас. И эта простая русская женщина, пережившая все тяготы, выпавшие на долю её поколения, рассказывает, как в войну многих жителей деревни убили фашисты, а остальных гоняли на торфоразработки под угрозой расстрела...  Как всей деревней ушли в лес и жили там в землянках. Как слышали слова наших солдат при наступлении, что нет патронов, а в ящиках для боеприпасов присылают гвозди. Но звучал приказ: "Всё равно наступать!" Вот и полегли все бойцы на поле... Она рассказывает нам о своём муже, командиром прошедшим всю войну, а умершего в семьдесят восьмом году от «вредительства тех, кто в райцентре (Демянске) под видом врачей заражал людей штаммами болезнетворных микробов». В заключении Февронья Ивановна говорит, что уезжать отсюда не хочет, хоть и дети зовут её к себе. Трудно, конечно, особенно зимой, но пока "себя справляет", здесь и будет.
За деревней река шире и глубже, у берегов омуты, заросли кув­шинок. Выходим на песчаный пятачок, ногу сразу засасывает: песок с илом. Берег крут, под ним - мать-и-мачеха величиной с лопух, а наверху - скошенное поле. В зарослях ивняка мы набираем сухих стволов и веток для ко­стра, ставим над огнём котелок. И, когда над макушками деревьев на горизонте появляется полная луна, у ребят все го­тово к съёмке. Я сижу у костра... И долго хочется вот так сидеть и думать о чём-то...

Двенадцатое июля. Утром иду босиком в деревню Любно, распо­ложенную в полутора километрах от нашей стоянки. Нужно пополнить запасы продуктов, да и просто интересно.
В деревне радуют чистота и порядок во дворах. Людей мало - они на сенокосе, нельзя упускать погожие денёчки, когда ско­шенная трава быстрее вянет, а значит - легче заготовить сено. В одном из дворов всё же нахожу хозяйку. Без лишних расспросов она скрывается в огороде и вскоре приносит картошку, лук, зелень, а потом молоко и готова просто без денег всё это отдать. Живёт она здесь давно - очень нравятся места. Бензин, а он в большом дефиците, я нахожу в другом дворе у молодого парня, занимающегося мотоциклом. Он, отказываясь от денег, наливает мне два литра, как я прошу. Говорит, что местный. С работой и заработком в деревне сложно, но уезжать никуда не собирается...
Сегодня на реке заметных препятствий не встречаем. По берегам то и дело привлекают внимание красные ягоды: рябины, малины, волчьей... В одном месте малины на кустах столько, что соблазняемся здесь заночевать. Располагаемся неспеша. Витя (главный шеф-повар с армейской ещё закваской) как бы думает вслух: "Каши у нас ешё много, может, и на утро хватит", на что мы с Сашей реагируем мгновенно и в один голос: "Нет, не хватит!" На воздухе аппетит у нас зверский...

Утро тринадцатого июля в обильнейшей росе. Снимаем побелевшие от неё луга в лучах восходящего солнца. Пола выносит нас в зону лесов. По правому берегу много лежащих брёвен: раньше сплавляли лес. Сейчас же, думаю, что и в паводок он не везде пройдёт. На левом отвесном берегу - выход большого слоя красной глины. Ребята останавливаются на "десять минут" для съёмок, а я в это время бросаю блесну к зарослям кувшинок, где глубина всего пол-метра. Цепляю, как мне вначале кажется, за траву. Но нет, приятное трепыхание в руке. Щука взяла мягко, и я не подсёк, в результате «зубас­тая» осталась набирать вес. Но одну я все же вытащил чуть по­ниже, где вдоль берегов пошли заводины с зарослями травы. Уже подводил блесну к лодке, когда почувствовал: есть! Примерно с килограмм. Да вот беда - подсачек не готов! Ребята были рядом, так втроём её и вытащили, не забыв сделать снимок.

«Зубастый» улов.

На ночь мы останавливаемся в красивейшем месте: от берега поло­гий подъём к поляне с редкими раскидистыми берёзами. Трава здесь не высокая. Отсюда хорошо просматривается противополож­ный берег, дугой подступающий к воде, которую крутит глубокий омут.
Меня удивляет видовое разнообразие растительности: из подлеска немало рябины, черёмухи, волчьей ягоды. Отдельными деревцами встречается ирга. Из трав - земляника, купена, ландыш, княженика... Из деревьев - сосна, ель, осина. На другом берегу вижу липу. И всё это на небольшом участке! За ужином щука, приготовленная Витей, буквально тает у нас во рту.
Четырнадцатое июля. Ранним утром мы с Сашей ловим голавликов и окуней. Недалеко от берега высовывается из воды полукилограммовая рыбина, смотрит на меня и скрывается в свои глуби­ны. Возвращаясь «домой», встречаем цветущую душицу. Отплываем после обеда. К вечеру попадаются заросли тростника. Он и по берегам, и островками среди реки. Вообще на наших реках тростник вездесущ. Местами он образут такие заросли, что речное русло разбивается на многочисленные протоки. А сами тростниковые островки - прекрасное место обитания для зверей и птиц.
Проходим не сложный, но растянувшийся на пол-километра, порог. Встречаем ещё один выход красной глины. А вот места для ночёвки всё не видно. Справа -песчаная коса, слева, чуть ниже, травой в человеческий рост я пробираюсь по косогору, где высоко наверху видны старые покосившиеся крыши. Дойдя до середины, оставляю мысль о воз­можной здесь ночёвке: всё заросло, к тому же несметное количество гнуса. Выбор был не богатым - оставалась лишь песча­ная коса. Вначале мы подумали, что там нас замучает мошка, но с ноч­ным ветерком и прохладой насекомых стало гораздо меньше...

Пятнадцатое июля. Утром просушиваемся, согреваемся. Мимо на металлической лодке проплывает семья - идут по Поле от Новой Руссы. А мы собираемся на косогор на съёмки. Поднимаемся к избе, вернее к тому, что от неё осталось. По всем признакам чувствуется, что брошена эта последняя изба лет десять-двенадцать назад. В этой же избе под одной крышей находился и хлев, отгороженный стеной. Вокруг дома стоят одичавшие яблони и кусты смородины со спелыми ягодами. Ребята для съёмок применяют дымовую шашку. В кадре я выхожу из избы на фоне появившихся клубов дыма. (В вечерних солнечных лучах они кажутся огненными.) Докажи теперь, что мы не диверсанты...
С высоты косогора далеко вниз по течению просматривается река. Местный рыбак забрасывает на стремнину блесну. Удивительное по красоте зрелище наблюдаю, смотря в бинокль. Простым глазом движение воды видится общим потоком, а в оптику оно разбивается на струи, каждая со своим направлением, своей жизнью. Вечером среди зарослей дудников, крапивы, лопухов и другой травы нас стали одолевать насекомые. Вначале мы подумали, что это комары. Одеваю сетку на лицо и не понимаю, почему оно горит, будто провели рашпилем...   Лишь приглядевшись к массе мелких мошек, проникающих через ячейки размером 1,5 на 1,5 мм, догадываюсь, что это очень мелкий гнус.
Позднее время оставляет нас на косе и на вторую ночь.

Шестнадцатое июля. Утро наполняется птичьими голосами. Какая-то птаха повторяет свой, не без грусти, напев. " Вот и готовая мелодия, только записать её в миноре..." - слышу от Саши...
Мы уже были почти готовы к отплытию, когда с другого берега из-за деревьев сверху услышали чей-то голос:
-  Ну как рыбалка?..
Пытаясь увидеть говорящего, я здороваюсь и интересуюсь:
-  А кто нас спрашивает?
-  Это неважно.
-  Да как-то говорить, не видя с кем...
-  Зато я вас вижу.
Вскоре к реке спускается средних лет женщина. На её изучающий взгляд и вопросы отвечаем, что сплавляемся по реке, смотрим новые места. Наша собеседница, уже с доверием, отвечает на вопросы.
-  Деревня-то, бывшая здесь - урочише Пороги (на карте оно обозначено). Лет десять уже, как никто не живёт. Кругом - глушь, болота, ягоды, уток хватает...
-  Ягоды-то собираете?
-  Да вот вчера - ведро малины до обеда, ведро - после. Так-то хорошо, если б не сенокос да комары. Воздух такой, что пока от остановки шесть километров пройдёшь - без вина пьяный.
-   А с рыбой как?
-  И язи, и голавли, и форель есть, ее на продолговатую серебристую блесну ловить надо. А сейчас вся рыба на перекатах.
-   А как тут было, когда деревня стояла?
-  Была деревня, был леспромхоз. Узкоколейку построили. (На карте дорога эта изображена - тянется километров семь через лес до самого болота, которое является малой частью расположенного здесь целого края болотных систем. Позже я понял, что лес вывозили, обрабатывали и сплавляли по реке. Других дорог здесь нет.) Пока леспромхоз был, и деревня жила. И работали люди, и... пили. По праздникам, на Ильин день и на другие, самогонку прямо в реке гнали. После, бывало, и заборы на колья разбирали. Дежурный терапевт всегда был на­готове. А потом дороги не стало - закрыли леспромхоз...
Я спрашиваю о пласте красной глины, что мы видели неподалёку:
-  Никто не заинтересовался?
-  Приезжали, смотрели. Сказали, что мало. А главное, как вывозить?
После небольшой паузы вопрос уже к нам:
-  А почему женшины с вами не плывут?
-  Комаров боятся!- отшучиваемся мы.
-  Жаль. Многое потеряли.
В конце наша собеседница рассказывает, какие деревни у нас на пути, предупреждает, где впереди пороги, колья, острые камни, и мы благодарим её за рассказ и за доброе участие к нам.

У деревни Нарезка.

  В километре ниже мы видим на берегу семью, дружно управляющуюся со стогованием сена. Здесь находится деревня Нарезка и ее единственный постоянный житель - мама нашей собеседницы. Река здесь заметно расширяется, становится мелкой, днище лодки шаркает по песчаному дну. По левому берегу луг со скирдами прошлогоднего сена и сколоченные жерди, на которые сено подымают в случае подтопления. За Нарезкой открывается островок, откуда при нашем приближении взлетает журавль и, пролетев над рекой метров двести, садится на одну из берёз, рядком тянущихся по правому берегу. Витя с Сашей остаются у островка и устанавливают кинокамеру, а я тихо подплываю к месту его посадки. Эта чуткая, всё видящая птица близко человека не подпустит. Я только ус­певаю заснять журавля в воздухе и порадоваться за ребят: журавль летел к своему острову, потом вновь к берёзам, где стал опускаться на макушку дерева. На его тонких, гибких ветвях, раскачиваемых ветром, птице приходилось всё время балансировать, взмахами крыльев помогая себе сохранять равновесие. Невольно получался своеобразный танец, и было жаль, что он не останется на плёнке.
О наблюдениях за журавлями написано немало, но я уверен, что каждый, кому удаётся видеть этих птиц в естественных условиях, может отметить и открыть что-то новое...
Мне вспомнилось, как однажды на огромнейшем болоте Оршинский мох, что в Тверской области, за частоколом низкорослых сосенок я уловил чьё-то мелькание. С минуту не мог понять, кто это? Расстояние было метров двести пятьдесят. И только внимательно вглядевшись, я увидел движения длинных журавлиных лап. Их тела скрывали стволы и ветки  с  хвоей. Я стоял в удивлении: никогда не предполагал, что журавли могут так быстро передвигаться.

  Километра полтора идём на вёслах - течение медленное. По обе стороны реки широкие луга. Замечаем, что впереди река перегорожена камнями, торчат колья. Интересно, для чего это? Вынужденная остановка: нужно расчищать проход. Между кольями расстояние в пару метров. Здесь можно попробовать пройти. Камни в заграждении лежат плотно, один к другому. Чуть позже от местных мы узнали, что между кольями натягивается сетка. Крупная рыба запутывается в её ячейках.
Стоит жара. Мы обедаем на лугу, а потом я успеваю по тропинке углубиться в лес и посмотреть, что там...

Я спешу на свидание с лесом,
Его тайнами каждого дня.
Краски, запахи, звуки, песни
Всегда новы в нём для меня.

Я росою с веток умоюсь,
Наплескаюсь в лесном ручье.
Где ещё ты встретишь такое?
Разве только в чудесном сне...

Рыболовное заграждение на реке Пола.

Вечер. Впереди по левому берегу показываются мостки, лод­ка, крыши сараев. Вдоль правого стройно вытянулись берёз­ки, и весь он играет в лучах заходящего солнца. Прямо мимо нас из-под берега с шумом и отчаянным хлопаньем крыльев проносится по воде утка со своим выводком.
Мы причаливаем у мостков и идем с Витей за продуктами. Первый встречный немного навеселе и готов помочь, но ему хочется добавить, а от денежек в прямом виде не забродит, и энтузиазм его быстро падает, но не до конца. А тут ещё Витя, как бы невзначай, вспоминает о спирте, который у нас есть для лечебных целей. Поэтому вскоре в руках у нас оказывается молоко, лук, хлеб...
По дороге наш мужичок, видя у меня фотоаппарат и ручку с блокнотом, несколько раз спрашивает: "Корреспонденты?" И, не смотря на наши отрицательные ответы, остаётся в сво­ём убеждении : "...Или с исполкома..."
А когда, провожая нас, он опускается к берегу и видит установленную Сашей кинокамеру, тут уже никакие заверения не помогают. Ясно, кто нагрянул.
Из НЗ Витя отливает 150 граммов спирта, и мы прощаемся, пожелав человеку завтра вовремя встать и помочь жене на сено­косе.
В наступающих сумерках мы отплываем от этой, уже чем-то ставшей для нас, деревушки Охрино, и потом, чуть ниже, я стою на отмели и долго смотрю на гладь тёмной воды, на скрывающиеся в тумане дома, на пробитую пулями каску на островке, что рядом...
Ночуем мы на высоком крутом берегу. Здесь сосны, а значит — меньше травы и комаров. Очень сухо, земля давно просит влаги...

Река Пола напротив деревни Охрино.

 Семнадцатое июля. По правому берегу с реки открываются об­ширные луга. В их глубине виднеются крыши домов небольшой деревушки, а у реки работают косари. Мы приветствуем друг друга. Слышим от женщин традиционный вопрос:
-  Почему одни плывёте? Жены-то где? Дома надоели?
-  Сажать некуда.
-  Ещё бы одну лодку привязал...
Чуть ниже косит бабушка. Увидев, разглядывает нас. Здороваемся, говорим несколько слов.
-  Хорошо вам, плывёте... А тут косить надо...
К деревне Хмели подплываем к полудню. У берега стоят лодки, от воды тянется песчаная дорога. Доносится шум проезжающих машин. Идём к домам. Они в хорошем состоянии, чувствуется порядок и на усадьбах. А вот продать нам овощи может далеко некаждый: немало стариков, живущих только своим хозяйством. А и без того маленькие пенсии задерживают по три месяца. Узнаём об этом из разговора с людьми, прожившими в деревне большую жизнь. Который раз я отмечаю в людях открытость, доброжелательность, готовность помочь. В беседе узнаём, что было здесь большое прибыльное хозяйство, но за несколько лет всё пошло прахом. Новый директор - пьяница, растранжирил совхозные деньги. Поля не засеваются, скот порезали. Но люди разного повидали и надеяться привыкли лишь на себя. Поэтому трудятся, насколько позволяют силы. Наши собеседники с любовью рассказывают нам о родных местах, тонко замечая всю их неб­роскую, и оттого ешё более милую красоту.
-  ...Ягоды здесь какой хочешь! По одну сторону в трёх километрах клюквенное болото, там по гатям ходят, по другую, кило­метрах в шести - большое, почти безлесое, не мокрое болото Дивен Мох. Нашли в нём что-то из ископаемых, хотели даже осушать... Там до сих пор ещё с войны торчит хвост самолёта. В войну немецкий госпиталь располагался. Оружия в лесах мно­го осталось. Раньше находили, не трогали. Сейчас специально из Прибалтики приезжают, потом у себя за большие деньги продают в Германию.
По ходу разговора подходят дети и приносят нам картошку, лук. От денег отказываются...
-  А почему деревня ваша называется Хмели?
-  Да много у нас хмеля-то росло. И сейчас хватает...

У деревни Хмели.

 Отчаливаем от берега. Сразу за деревней - перекат. На середине реки плескаются и смеются девчушки. Я им:
-  Рыбу-то ловите?
-  Мы - нет. Мальчишки ловят. Рыбы у нас много - вода чистая. Форель есть. Даже с усами водится, большая...
-  Это кто же, сом?
Как выясняется позднее, в омуте, где была старая мельница, живут налимы.
Ясным тихим вечером мы вплываем в длинную изогнутую липовую аллею. Берега здесь высокие и крутые. Деревья на них располагаются ярусом. Солнце, как в большом глубоком овраге, светит им недолго. И они тянутся к нему, как могут. Стволы у деревьев тонкие и вытянутые. Даже странно, что это замечательное светолюбивое дерево здесь растёт. Вероятно, сыграла свою роль более богатая почва и защищённость от ветров. И без того торфяного цвета вода кажется тут совсем чёрной, создавая ощущение глубины, в которую так великолепно врастают зеркально отражённые облака, небо, берега в деревьях. Ночуем мы с костром, до утра согревающим наши бока и спины.

«Всё перекаты, да перекаты...»

Восемнадцатое июля. Сегодня всю дорогу "катил  баллон" на Витю. При проводке он проходил впереди, а я - следом, и не всегда удавалось сдерживать на течении лодку и баллон, поэтому на скорости он часто врезался в него, и без того чувствовавшего себя неустойчиво в движении по камням. Вечером подплываем к стоящим у берега лодкам. Одна из них полностью из металла. От реки вверх уходит тропа - там деревня Тоболка. Мы поднимаемся этой тропой. В одном из дворов у восьмидесятилетней женщины, хлопочущей в огороде, узнаём, что раньше в деревне было около пятидесяти дворов, а сейчас в четырёх домах живут только старики. А называется деревня поимени прибалтийца Тоба, жившего здесь когда-то и имевше­го на реке большую мельницу.
Мы проходим в конец деревни к дому с полом, поднятым высоко от земли (так обычно строят дома на Севере - от воды и для тепла). Разговариваем с сидящими на скамеечке женщинами, интересуемся, как здесь живут. К нам подходит, хромая, мужчина, судя по всему - хозяин дома. Он, в основном, и говорит. В его словах и манере держаться чувствуются некоторая наигранность и красование.
-  Приезжаем сюда на лето. Сами из Питера. Места здесь глухие, всё леса да болота. Бывало, сами плутали, по полдня выходили. Зимой страшновато - волки садятся перед домом и воют. Выстрелы услышат - убегут, потом опять приходят. И мясом их травили...
-  Поля-то засеивают?
-  Мало. А те, что засеивают, не все убирают. Кабаны вон всё поле ржи истоптали.
-  А почему не убирают?
-  Платить людям нечем, вот и не косят. Урожай льна запахали. Хозяина нет... Расплачивались бы тем же сеном, мы бы за его часть всё и скосили.
Я поворачиваю разговор к фауне:
-  Ну а медведи встречаются?
-  Видели тут следы неподалёку. Глубоко-то в лес не заходим.
-  А если столкнёшься?
-  Коли неожиданно, может и обнять...
-  Нам тут рассказали, что змеи в огороды заползают?
-  Да, много их развелось...
И он стал рассказывать, как истреблял их в округе. В словах его не было и тени сомнения: а необходимо ли? Даже не возникало мысли, что в природе не нужного нет и всё взаимосвязано...

Мы возвращаемся к лодкам. На берегу пожилой человек ловит с внучками рыбу. Спрашиваю, как ловится.
- Мало её стало. Лет пять назад то и дело плескалась. Сейчас и вода другая стала - более торфяная... Мы сюда на лето приезжаем. Конечно, далековато от Москвы, но места замеча­тельные, для детей это лучшее...

Деревня Тоболка.

Узнав, куда мы плывём, рыбак посоветовал побывать на месте слияния Полы и Поломети, где неподалёку есть старинный храм. Мы побываем там, правда через год, когда пройдём, проедем и проплывём по другим сторонам "нашего треугольника". Храм окажется уже не действующим, но место, действительно, очень живописное.

Последняя ночёвка на Поле.

Девятнадцатое июля. Наша последняя ночёвка на Поле. Расположились мы на правом берегу, левый - высоченный и крутой. Чтобы взобраться туда, с каждым шагом необходимо за что-либо цепляться. Наверху - ощущение высоты, пространства. А если залезть на дерево и с его качающихся ветвей смотреть вниз на движение воды, то можно "поплыть", представив себя птицей с расправленными крыльями, удерживаемой только восходящими потоками воздуха. Так бы и парить, вбирая в себя прос­тор, бегущие внизу лес, луга, ленту реки...
Последний порог, последние кадры. Затем - укладка у деревни Новый Брод, и через два с половиной часа мы уже в Демянске, где мы проводим ночь на скамейках у здания автовокзала.

Двадцатое июля. Ранним утром к остановке подходит старушка. Едет по делам: нужно оформлять какие-то документы. Говорим мы с ней о разном, но больше о нынешнем положении и порядках, с которыми приходится сталкиваться. Слушаю её печальные слова о бедности, неустроенности, несуразности жизни и почему-то остаётся в голове ее последняя фраза: "Поскрябанная Россия".
Грузимся в автобус. Здесь, как и в других погрузках на нашем маршруте, никто не удивляется количеству нашего груза, и мы только стараемся как можно компактнее размещать его на задней площадке. Дорога идёт по холмам с неизменными камнями и валунами. То к дороге вплотную подступает лес, то открывается даль с синевой какого-нибудь озера. Валдай...

  Посёлок Полново - северная точка Селигера. До теплохода ещё долго, и мы располагаемся на небольшой площади у магазинов. Нас радует, что здесь можно недорого купить крупную соль, концентраты супов, комбикорм для подкормки рыбы, хозяйственные товары, а главное, нас встречают доброжелательность и нужные советы продавщиц. В разговорах людей, в их делах чувствуются спокойствие и размеренный ритм, позволяющие и примечать интересные вещи, да и сделать успевать больше.
Иду за молоком маленькой дорожкой вдоль домов. Вокруг чисто, растут деревца, кустарник. Во дворах порядок. Усадьбы засажены, ухожены. За Г-образно расположенными домами - открытое пространство, впереди которого полянка, где сгребает сено пожилой человек без ноги. Второй опорой ему служит костыль. Он довольно ловко работает граблями, хотя понятно, какими усилиями ему это даётся. Мы приветствуем друг друга. На вопрос, у кого можно купить молока, показывает на дом.
Но я не тороплюсь уходить. Спрашиваю его ещё о чём-то. Чувствую в этом человеке внутреннее спокойствие, достоинство, простоту и открытость.

Посёлок Полново. Селигер.

Мы садимся на брёвнышко, он закуривает, и заходит, что называется, разговор для души...
Из ближнего двора к нам подходит женщина, здоровается со мной. Понимаю, что она - родной человек моего собеседника, его жена. Видя мою пустую банку, спрашивает: "Вам молока?", и вскоре приводит из соседнего дома краснощёкую хозяйку с банкой парного молока. А потом, узнав, что я с ребятами возвращаюсь из похода, искренне беспокоится: "Родный, а ночевать-то вам есть где?"
И тут я вспомнил, как на Смоленщине незнакомые бабушки в разговоре всегда произносили: "Жалкий ты мой!"  И в слове этом была любовь к человеку, потому что «любить» всегда означало «жалеть».
Я чувствую во взгляде женщины боль за мужа и желание ему помочь, беспокойство в словах: "Вот только курил и опять..."
До нас доносятся детские голоса, хныканье, смех.
-  Глупенькие, - произносит женщина. - Не ведают пока, что им ещё предстоит в жизни...
Она уходит по своим бесконечным заботам, а я делюсь с человеком, по возрасту годящимся мне в отцы, тем, как живут люди, с которыми мы встречались на нашем пути. Ситуация, когда приходится надеяться только на себя - это и его собственное положение:
-  А что им ещё остаётся?
Задумываемся мы, как видно, об одном и том же.
-  У нас многое поразрушили, ничего не создавая.
-  В результате большинство людей живёт бедно.
-  Но кто-то особняки строит!
-  На Селигере?
-  И на Селигере, и тут рядом. В леспромхоз ездил, видел.
-  А что, на Селигере лес вырубают?
-  Нет, это в стороне. А здесь - территория большого Валдайского заповедника. Охраняют серьёзно. На службе у него человек десять. Следят, чтобы леспромхоз не вырубал. Ведь вы­возили же великолепные ели, сосну. Областная газета об этом писала ...
-  Красивые у вас места.
-  Да, и ягоды, и грибы. А озёр сколько! Только они родниками питаются, а почистить их некому, вот и зарастают... Летом-то у нас веселее. Многие со своими семьями приезжают: и поработают, и отдохнут - всё в радость. А как послушаешь, какая в городах распутная жизнь... Не думают, что делают... Здесь, в Полново, бывший председатель сельсовета дома строил в таком расположении, что не подвезти ничего! Ходил, убеж­дал - ни в какую...
Мне как-то неловко было расспрашивать о потерянной им ноге. Но мне показалось, что война не обошла его стороной. Родом он из этих мест. О войне сказал, что здесь проходил передний край...
-  А в Ниловой Пустыни бывать приходилось?
- Был, но давно, ещё до войны. Потом, позднее, теплоход туда перестал заходить. Там разместили колонию для несовершеннолетних. А до этого пленных польских офицеров содержали, впоследствии расстрелянных...
Через два года я побываю в Ниловой Пустыни, попытаюсь по­чувствовать её жизнь в прошлом, впервые соприкоснусь с жизнью действующего здесь мужского монастыря. Мы (я приеду сю­да не один) будем стоять на службах и на исповеди, нас приг­ласят в трапезную и отведут комнату на ночь, где будет удивительное общение с одним из послушников, а потом, уже утром, с настоятелем монастыря отцом Вассианом... Но всё это будет потом, а сейчас я сижу на брёвнышке и мне хочется слушать этого много пережившего, ни на что не жалующегося человека, но у меня закрываются глаза (сказывается бессонная ночь в Демянске), и я прощаюсь.

   Потом, позднее, я не раз в памяти возвращусь к людям, встретившимся на нашем пути, к этим местам. Возвращусь и яснее почувствую, как этот неповторимый край с его лесами и хол­мами, болотами и озёрами, реками и ручейками неизменно входит в суть каждого живущего здесь. Я видел это в радостных детских глазах, в спокойствии, открытости, трудолюбии, доброте и достоинстве встретившихся нам людей.  Их жизнь нелегка, но душа, как и эти просторы, наполнена светом.

р.Щебериха -р.Пола -оз.Селигер
июль 1995 г.

 Михайленко Виктор Павлович
«Путевые заметки по ходу сплава на участке древнего (Селигерского)
пути «Из Варяг в Греки»
(редакция – 2005 г.)
Фотографии  Александра Свешникова